О­ВА­НЕС АЗ­НА­У­РЯН «Э­ТА ОСЕНЬ» - Новости

О­ВА­НЕС АЗ­НА­У­РЯН «Э­ТА ОСЕНЬ»

Информационно-аналитичеcкий портал Dialogorg.ru представляет рассказ Ованеса Азнауряна «Эта осень», опубликованный в первом номере журнала «Литературная Армения» 2024 года. «Литературная Армения» – единственный русскоязычный литературно-художественный и общественно-политический журнал в Армении, издается под патронатом Организации ДИАЛОГ.

Ованес Азнаурян ро­дил­ся в 1974 го­ду. Окон­чил Ере­ван­ский пе­да­го­ги­чес­кий инс­ти­тут, фа­куль­тет ис­то­рии и ос­нов пра­ва. Ав­тор книг по­вес­тей и расс­ка­зов «Сим­фо­ния оди­но­чест­ва» (Е­ре­ван, 2010), «Сим­фо­ния ожи­да­ни­я» (Е­ре­ван, 2014), ро­ма­нов «Т­ри церк­ви» (ЭКС­МО. Моск­ва, 2019) и «В ожи­да­нии вес­ны» (ЭКС­МО. Моск­ва, 2020). Член Со­ю­за пи­са­те­лей Ар­ме­ни­и, ПЭН-Ар­ме­ни­я. Жи­вет в Ере­ва­не.

Раз­ноц­вет­ным по­жа­ром лес оку­тал го­ры…

Н.Кип­ри­я­нов

Си­ре­на ско­рой по­мо­щи. То близ­ко. То да­ле­ко.

29 сен­тяб­ря. Пят­ни­ца.

­Не­у­же­ли мы об­ре­че­ны на то, чтоб ехать и так ни­ку­да и не до­­ехать?­

И­так, не­у­же­ли мы об­ре­че­ны на то, чтоб ехать и так ни­ку­да и не до­е­хать?

– Ко­фе, кон­ьяк.

– Как обыч­но, зна­чит?

– Зна­чит, да.

– И ко­фей­ные зер­ныш­ки в блю­деч­ке?

– По­жа­луй.

– Вы се­год­ня ус­та­лый.

– Я се­год­ня мерт­вый.

– И дав­но вы умер­ли?

– Да нет. В пос­лед­нее вре­мя пос­то­ян­но.

– По­лег­ча­ло пос­ле смер­ти?

– Нет. По­то­му что умер не по-нас­то­я­ще­му.

– Зна­е­те, ст­раш­но очень. Очень-о­чень ст­раш­но.

29 сен­тяб­ря, пят­ни­ца. Де­ла­ешь гло­ток кон­ья­ка, за­пи­ва­ешь ко­фе, жу­ешь пер­вое зер­ныш­ко, и уже ста­но­вит­ся не так ст­раш­но. Шу­тишь с бар­мен­шей, ко­то­рой то­же вс­ко­ре ста­но­вит­ся не так страш­но, ка­жет­ся, да­же на­чи­на­ешь раз­ли­чать ми­ло­вид­ных по­се­ти­тель­ниц с за­га­доч­ны­ми, оди­но­ки­ми, чу­жи­ми (и­ност­ран­ны­ми), но все же при­тя­ги­ва­ю­щи­ми к се­бе гла­за­ми. Но твер­до ре­ша­ешь уй­ти, ког­да по­се­ти­те­лей в ка­фе ста­нет боль­ше. Во­об­ще, лю­ди те­бя разд­ра­жа­ют… Си­дишь за стойкой ба­ра и смот­ришь в ок­но, как в банк, что нап­ро­тив, за­хо­дят и вы­хо­дят лю­ди, и по­ра­жа­ешь­ся, ка­ки­ми лю­ди во­об­ще бы­ва­ют раз­ны­ми и ст­ран­ны­ми. Де­ла­ешь вто­рой гло­ток, и от кон­ья­ка зе­лень на де­рев­ьях ста­но­вит­ся зе­ле­не­е, и вро­де солн­це оран­же­вым раск­ра­ши­ва­ет ту­чи у го­ри­зон­та, и вро­де сте­ны до­мов из гряз­но-се­ро-р­жа­во­го ста­но­вят­ся крас­но­ва­то-ро­зо­вы­ми. И как-то жизнь идет… Те­чет свер­ху вниз ма­лень­кой, уз­кой улоч­кой ти­хим ру­чей­ком…

­ТЕ­ЛЕГ­РАМ–­КА­НАЛ: В Рес­пуб­ли­ку Ар­ме­ния из Ар­ца­ха при­бы­ли 84770 граж­дан.

­Си­ре­на ско­рой по­мо­щи. То близ­ко. То да­ле­ко. 29 сен­тяб­ря, пят­ни­ца.

­Так не­у­же­ли мы об­ре­че­ны на то, чтоб ехать и так ни­ку­да и не до­е­хать?­

И сле­ду­ю­щая мысль: не мо­жет у ст­ра­ны быть бу­ду­ще­го, ес­ли на­род ее не хо­чет хоть нем­но­го из­ме­нить­ся. Да и не толь­ко на­род, но и власть. Как же та­кое мо­жет слу­чить­ся, что каж­дый раз из­би­ра­ет­ся (из­би­ра­ем?) та­кая власть, ко­то­рая пос­то­ян­но лжет? И как тог­да ве­рить? Уве­ро­вать? Вп­ро­чем, проб­ле­ма не­ве­рия – не проб­ле­ма Бо­га, а го­лов­ная боль че­ло­ве­ка. И это уби­ва­ет каж­дый раз. И еще: убийст­вен­но то, что от­ве­тов боль­ше, чем воп­ро­сов. При­чем каж­дый от­вет воз­мо­жен в рав­ной сте­пе­ни. И это ст­раш­но (о­чень-о­чень ст­раш­но!). А все по­то­му, что нет ин­фор­ма­ци­и. То есть фак­ти­чес­ки мы га­да­ем. Очень час­то ка­жет­ся, что со­бы­тия и фак­ты уже про­и­зош­ли, прос­то мы об этом еще не зна­ем, нам об этом еще не со­об­щи­ли. Это по­хо­же на то, как свет звез­ды, взор­вав­шей­ся там, очень да­ле­ко, в дру­гой час­ти на­шей Га­лак­ти­ки, еще не до­ле­тел до нас, но са­мо со­бы­тие уже слу­чи­лось. Так и с влас­тя­ми. Не зна­ешь, что ст­раш­не­е: они что-то зна­ют и нам не го­во­рят или они са­ми ни­че­го не зна­ют, не по­ни­ма­ют, во­об­ще отор­ва­ны от ре­аль­нос­ти. И то и дру­гое – прес­туп­ле­ни­е. Ин­те­рес­но, бы­ва­ет ли не прес­туп­ная власть? Или власть как та­ко­вая всег­да прес­туп­на в той или иной ме­ре? Как мож­но шаг за ша­гом ло­мать, ру­шить то, что зак­ла­ды­ва­лось ра­не­е? Ведь мы на этом вы­рос­ли… На ве­ре в то, что это есть сп­ра­вед­ли­вость. И на осоз­на­нии то­го, что зо­вет­ся СВО­БО­ДА (мы все де­ти за­рож­дав­шей­ся тог­да сво­бо­ды). Eс­ли мое вз­рос­ле­ние сов­па­ло с фор­ми­ро­ва­ни­ем этой ве­ры, как я мо­гу те­перь пе­рес­тать в это ве­рить? Как я мо­гу те­перь сог­ла­сить­ся с тем, что де­ло на­ше не пра­во­е? Зна­чит, эта СВО­БО­ДА уже нав­сег­да... И что те­перь бу­дут пи­сать в учеб­ни­ках ис­то­ри­и? Или уже на­ча­ли пи­сать? Что та По­бе­да бы­ла ошиб­кой? Что все те ге­рои бы­ли не ге­ро­я­ми? Вот так лег­ко и неп­ри­нуж­ден­но ре­шить это и сте­реть? Унич­то­жить па­мять ге­ро­ев? Как они не по­ни­ма­ют, что это при­во­дит к апа­тии и без­раз­ли­чи­ю? Ведь нам еще предс­то­ит (п­ри­дет­ся!) пос­ле все­го то­го, что с на­ми про­и­зош­ло (год на­зад, три го­да на­зад, пять лет на­зад, два ме­ся­ца на­зад – а как же все-та­ки с на­ми мог­ло та­кое про­и­зой­ти?), со­би­рать се­бя по ос­кол­кам, чи­нить се­бя, исп­рав­лять, ре­а­ни­ми­ро­вать. Всё – ос­кол­ки. И мы – ос­кол­ки. И бу­дет еще мно­го ос­кол­ков. И мно­го ра­зор­ван­ных вре­мен… Воп­рос лишь в том, удаст­ся ли ког­да-ни­будь ск­ле­ить эти ос­кол­ки. Смо­жем ли мы по­чи­нить се­бя, исп­ра­вить, ре­а­ни­ми­ро­вать? Ес­ли, ко­неч­но, за­хо­тим. Ес­ли, ко­неч­но, пой­мем, что это на­до сде­лать. Ведь то, как те­перь, не ра­бо­та­ет. И не сра­бо­та­ет. В кон­це кон­цов, мы приш­ли в XXI век с хвос­том в две ми­ро­вые вой­ны, не так ли? 

Вот го­во­рим: но­вое вре­мя, но­вый мир, что мир ни­ког­да не бу­дет преж­ним… но мы ведь по­ка до­на­ши­ва­ем ХХ век. Все еще. Осоз­на­ем мы это или нет. Это как с одеж­дой, из ко­то­рой ты дав­но уже вы­рос, но ни­как не хо­чешь ее выб­ро­сить. Мо­жет, по­то­му, что по­ка не наш­ли но­вую по раз­ме­ру? На­ша ста­рая одеж­да – это те проб­ле­мы и за­да­чи, ко­то­рые не ре­ша­лись и не ре­ши­лись в ХХ ве­ке (ча­ще все­го бы­ли за­мо­ро­же­ны). Вп­ро­чем, те­бе ни­ког­да не нра­ви­лось на­ше вре­мя. Во все вре­ме­на…

29 сен­тяб­ря, пят­ни­ца.

– При­вет, па­па.

– О! При­вет! Как ты ме­ня наш­ла?

– Это бы­ло не труд­но. Ты в пос­лед­нее вре­мя час­то хо­дишь в это ка­фе.

– По­нят­но… Что-то хо­чешь за­ка­зать?

– Нет. У ме­ня выс­туп­ле­ние се­год­ня, пом­нишь? Я уже иду ту­да. Ты ведь бу­дешь?

– Да, ко­неч­но! Еще нем­но­го по­си­жу тут и при­ду.

– Смот­ри же! Бу­ду ждать те­бя, па­па.

– Ко­неч­но! Ко­неч­но!

– Вот и хо­ро­шо. По­ка. Жду!

­Си­ре­на ско­рой по­мо­щи. То близ­ко. То да­ле­ко.

О­че­ред­ной гло­ток кон­ья­ка: те­пе­реш­ние двад­цать с плю­сом даль­ше от нас, чем мы от тех, кто ро­дил­ся в со­ро­ко­вых или да­же двад­ца­тых го­дах прош­ло­го ве­ка.

­ТЕ­ЛЕГ­РАМ–­КА­НАЛ: В Рес­пуб­ли­ку Ар­ме­ния из Ар­ца­ха при­бы­ли 88780 граж­дан.

Э­та осень... 

Хо­тя и не ощу­ща­ет­ся. При­ход осе­ни не всег­да ощу­ща­ешь. А вот вес­ну про­пус­тить ни­как не­воз­мож­но. Пом­нишь. Аб­ри­ко­сы зац­ве­ли. Опять они пер­вы­ми зац­ве­та­ют. То тут, то там. На оче­ре­ди бы­ли виш­ня, си­рень, пшат (ах, этот майс­кий за­пах пша­та!). Ес­ли чест­но, по­чувст­во­вал се­бя зас­тиг­ну­тым врасп­лох этим цве­те­ни­ем. Ка­жет­ся, не ожи­дал. Хо­тя и с че­го им не зац­вес­ти? Точ­но пом­нишь, что по­ду­мал: “Ох, аб­ри­ко­сы зац­ве­ли!” И как-то зас­му­щал­ся по­че­му-то. Это как вд­руг слы­шишь сре­ди ор­кест­ра од­ну-единст­вен­ную ск­рип­ку. Прон­зи­тель­ну­ю, чис­ту­ю, на­гу­ю. Тог­да то­же сму­ща­ешь­ся. Об­на­жен­нос­ти. Об­на­жен­ность всег­да сму­ща­ет. Ведь на­го­та, как пра­ви­ло, стес­ня­ет. Всег­да за­ви­до­вал тем, ко­го не стес­ня­ет на­го­та. Фор­теп­ья­но, к сло­ву, ни­ког­да так не мо­жет об­на­жать­ся. Оно сдер­жан­не­е, фи­ло­со­фич­не­е, за­дум­чи­ве­е. Поп­ро­буй зас­та­вить фор­те­пи­ан­ную со­на­ту раз­деть­ся до ск­ри­пич­ной. Не вый­дет. Ск­рип­ка всег­да неск­ром­но ра­зо­де­та или раз­де­та. И по­э­то­му: “Ох, аб­ри­ко­сы зац­ве­ли!” Смот­рел, от­во­дил взг­ляд, но по­том сно­ва смот­рел ск­возь это сму­ще­ние (не мог не смот­реть!) и удив­лял­ся се­бе, что не ожи­дал. Удив­лял­ся де­рев­цам, что вд­руг пос­ме­ли зац­вес­ти…

­Ког­да в ап­ре­ле по­шел в Ере­ва­не снег, все по­ду­ма­ли, что вес­на бу­дет хо­лод­ной, дожд­ли­вой, сы­рой. Но дож­дя сна­ча­ла не бы­ло, он по­шел по­том, и бы­ло ст­ран­но теп­ло, да­же душ­но, и дни вес­ны соп­ро­вож­да­лись веч­ной миг­рен­ью, как всег­да. 

Ми­ша, Же­ня, Ян, Са­ша, Ни­ки­та, Се­ре­жа. Мы шли, и я расс­ка­зы­вал что-то про мой го­род, что-то про мою ст­ра­ну, ма­лень­кую и смор­щен­ну­ю, по­доб­ную ста­руш­ке (мор­щи­ны по все­му ли­цу от гор­ных це­пей). Мне прос­то иног­да не­об­хо­ди­мо расс­ка­зы­вать… Ког­да я расс­ка­зы­ва­ю, мне ка­жет­ся, я вновь влюб­ля­юсь в свой опос­ты­лев­ший го­род, в свою ста­рую ст­ра­ну, и она уже не ка­жет­ся мне та­кой ста­рой (“э­та цер­ковь сов­сем но­ва­я, смот­ри, сем­над­ца­то­го ве­ка…”), и я сно­ва пе­рес­таю се­бя в ней чувст­во­вать эми­гран­том в сво­ей же собст­вен­ной ст­ра­не, за­те­ряв­шим­ся в те­нях ка­кой-то три­ум­фаль­ной ар­ки…

­Дождь, ко­то­рый по­шел по­том, был ка­кой-то жид­кий и очень мок­рый. Та­ки­ми мок­ры­ми дож­ди в Ере­ва­не бы­ва­ют толь­ко вес­ной. Но не зна­ешь по­че­му. Во­об­ще, чем доль­ше жи­вешь, тем мень­ше по­ни­ма­ешь, как жить. Мы поч­ти ни­че­го не зна­ем, ду­мал ты вес­ной. Толь­ко вот аб­ри­ко­сы зац­ве­ли, ви­дел ты. Опять. Они пер­вы­ми зац­ве­та­ют. То тут, то там. Ты знал тог­да, вес­ной, что на оче­ре­ди виш­ня, си­рень, пшат (ах, этот майс­кий за­пах пша­та!)... Вп­ро­чем, каж­дый год ждешь при­хо­да вес­ны. Как буд­то вес­ной бу­дет луч­ше. Что-то по­ме­ня­ет­ся. И по­э­то­му ду­ма­ешь каж­дый раз: вот бы доб­рать­ся до вес­ны! И каж­дый раз ждешь этих из­ме­не­ний. Но ты уже вес­ной сом­не­вал­ся: ни­че­го не из­ме­нит­ся, раз­ве что ста­нет теп­ле­е…­

И вот те­перь вес­на прыг­ну­ла в осень. Ми­нуя ле­то. 

В эту осень.

­Си­ре­на ско­рой по­мо­щи. То близ­ко. То да­ле­ко. По-п­реж­не­му 29 сен­тяб­ря, пят­ни­ца.

­ТЕ­ЛЕГ­РАМ–­КА­НАЛ: В Рес­пуб­ли­ку Ар­ме­ния из Ар­ца­ха при­бы­ли 93000 граж­дан.

– Пос­мот­ри­те, ка­кие они сво­бод­ны­е!

­Бар­мен­ша пос­мот­ре­ла из ок­на ка­фе на ули­цу, ку­да смот­рел и ты, и, ука­зы­вая на ту­рис­тов, что-то гром­ко об­суж­да­ю­щих на ка­ком-то, итал­ьянс­ком или ис­панс­ком, ска­за­ла:

– Пос­мот­ри­те, ка­кие они сво­бод­ны­е!­

И ты ду­ма­ешь: внут­рен­няя сво­бо­да идет от то­го, что эти лю­ди счаст­ли­вы. Ког­да че­ло­век счаст­лив, он сво­бо­ден. Или на­о­бо­рот все же? Рань­ше ты ду­мал, что аб­со­лют­но сво­бод­ный че­ло­век – это аб­со­лют­но оди­но­кий че­ло­век. Те­перь все же – что аб­со­лют­но сво­бод­ный че­ло­век – это че­ло­век аб­со­лют­но счаст­ли­вый. Не­у­же­ли ус­ло­ви­ем для счаст­ья яв­ля­ет­ся сво­бо­да? Или все же на­о­бо­рот? Что ж, мо­жет быть. Яс­но то, что аб­со­лют­но оди­но­кий че­ло­век не мо­жет быть сво­бод­ным (е­го нес­во­бо­да имен­но в его оди­но­чест­ве, он нес­во­бо­ден, как в пан­ци­ре, на­е­ди­не с со­бой) и тем бо­лее счаст­ли­вым. Во­об­ще, че­ло­век всег­да бу­дет чувст­во­вать се­бя оди­но­ким в лю­бой Все­лен­ной. По­ку­да он че­ло­век. По­нять, по­чувст­во­вать, уз­нать дру­гие ми­ры, дру­гие су­щест­ва беск­рай­не­го кос­мо­са он смо­жет лишь тог­да, ког­да хоть нем­но­го пе­рес­та­нет быть че­ло­ве­ком. Вряд ли ког­да-ни­будь это про­и­зой­дет. Ведь за пос­лед­ние де­сять ты­сяч лет че­ло­век не из­ме­нил­ся ни на ка­пель­ку. Да­же ст­ран­но. Так что нет ни­ка­кой уве­рен­нос­ти, что де­ло сд­ви­нет­ся с мерт­вой точ­ки в бли­жай­шие де­сять ты­сяч лет…

­ТЕ­ЛЕГ­РАМ–­КА­НАЛ: В Рес­пуб­ли­ку Ар­ме­ния из Ар­ца­ха при­бы­ли 97735 граж­дан.

­Си­ре­на ско­рой по­мо­щи. То близ­ко. То да­ле­ко.

– При­вет.

– О, при­вет, до­ро­га­я! Как ты? Ты пло­хо спа­ла?

– Сво­лочь! Ты же зна­ешь: спать не труд­но, труд­но про­сы­пать­ся.

– За­то при бес­сон­ни­це Зем­ля вра­ща­ет­ся в де­сять раз мед­лен­нее. Ты ду­ма­ла об этом?

– Ду­ма­ла. Не ты ж один та­кой ум­ный, до­ро­гой. Прос­то я не зна­ю, что пи­сать. Я как буд­то мерт­ва­я.

– Пе­ре­пи­сы­вать. От ру­ки.

– Что?

– У те­бя же есть ста­ры­е. Ког­да пе­ре­пи­сы­ва­ешь от ру­ки ста­рый, заб­ро­шен­ный текст, он све­же­ет. По­то­му что ни­ког­да не пе­ре­пи­сы­ва­ешь так, как бы­ло. Что-то неп­ре­мен­но по­ме­ня­ешь, сок­ра­тишь, до­ба­вишь. Это как с бо­лезн­ью. Каж­дый раз за­бо­ле­ва­я, выз­до­рав­ли­ва­ешь пре­об­ра­жен­ным…

– Нет у ме­ня ста­рых текс­тов. Я же не ты.

– Хва­тит ныть! Слу­шай! Есть один сек­рет, ты об этом, ко­неч­но, зна­ешь, прос­то на­по­ми­наю (э­тот сек­рет есть толь­ко у нас, и он нас спа­са­ет). Ес­ли смот­реть на со­бы­тия как на сю­же­ты, а на лю­дей как на пер­со­на­жей, то ста­но­вит­ся лег­че пе­ре­но­сить невз­го­ды (а как это бы­ло бы в кни­ге?). Так мы мо­жем вы­жить. И этот сек­рет не раз бу­дет нас спа­сать.

– То есть пос­то­ян­но разд­ва­и­вать­ся? То есть пос­то­ян­но абст­ра­ги­ро­вать­ся? То есть пос­то­ян­но на­хо­дить­ся в ре­жи­ме РА­БО­ТЫ?

– Ты зна­ешь дру­гой спо­соб вы­жить? Я – нет.

– А ты это мне го­во­ришь или се­бе?

– Нам обо­им. По­то­му что ст­раш­но.

– Ари гр­кем*. И тог­да не бу­дет так ст­раш­но.

– Бу­дет ст­раш­нее тог­да, ког­да ты от­пус­тишь.

– Не от­пу­щу. Ведь вмес­те уми­рать не так ст­раш­но.

– Иди­от­ка!

– Сам иди­от, до­ро­гой. Пой­ду-ка я до­мой и то­же бу­ду на­пи­вать­ся.

– На­де­юсь, ког­да ты нап­ьешь­ся, ты поз­во­нишь не быв­шим, а мне!

– Ду­рак!

– А что? Нам обо­им пон­ра­ви­лось. Ни ты, ни я не из тех, кто от­ка­зы­ва­ет се­бе в том, что уже од­наж­ды пон­ра­ви­лось.

– Ду­рак!

– Да я о бе­се­дах про ли­те­ра­ту­ру!

– По­ка!

– Пос­той! Зна­ешь, что на­ша жизнь?

– Чест­но? Уже нет…

– На­ша жизнь – это всег­да про­цесс от ожи­да­ния к вос­по­ми­на­ни­ям.

– Это с сек­сом так – от ожи­да­ния к вос­по­ми­на­ни­ям, до­ро­гой.

– По­ка, до­ро­га­я…

29 сен­тяб­ря, пят­ни­ца. Де­ла­ешь оче­ред­ной гло­ток кон­ья­ка, с удив­ле­ни­ем об­на­ру­жи­ва­ешь, что бо­кал опять пуст, жес­том про­сишь бар­мен­шу пов­то­рить и слы­шишь, как ря­дом двое очень мо­ло­дых пар­ней пе­ре­го­ва­ри­ва­ют­ся:

– Ах­пер*, вой­ны не бу­дет. Зна­ешь, мне ка­кой важ­ный че­ло­век это ска­зал?

– Ах­пер, а я го­во­рю – бу­дет! Вот уви­дишь! А зна­ешь, мне ка­кой важ­ный че­ло­век ска­зал это?

­Ду­ма­ешь: вой­ны не долж­ны быть единст­вен­ным пу­тем к из­ме­не­нию ми­ра! По­жа­луйс­та!­

И по­ка ты это ду­ма­ешь, ка­фе на­чи­на­ет за­пол­нять­ся по­се­ти­те­ля­ми. Все боль­ше и боль­ше. Все мо­ло­ды­е. Все очень мо­ло­ды­е. Не­поз­во­ли­тель­но мо­ло­ды­е. Один ты ста­рый. И му­зы­ка ста­но­вит­ся все гром­че и гром­че. От гром­кой неп­рек­ра­ща­ю­щей­ся му­зы­ки лишь од­но спа­се­ни­е: тан­це­вать. Толь­ко так мож­но про­ти­во­пос­та­вить что-то этой му­зы­ке. Но ник­то не тан­цу­ет. И ты не мо­жешь. Слиш­ком мно­го вы­пил, слиш­ком пос­та­рел.

­ТЕ­ЛЕГ­РАМ–­КА­НАЛ: В Рес­пуб­ли­ку Ар­ме­ния из Ар­ца­ха при­бы­ли 98929 граж­дан.

– Я оби­де­лась, па­па

– О, при­вет!

– Я оби­де­лась на те­бя, па­па! Ты не при­шел!

– Прос­ти…

– Да ты пьян!

– Ну, бы­ва­ет. Прос­ти!

– В об­щем, я оби­де­лась. А те­перь расп­ла­тись и пой­дем…

– Как у те­бя все прош­ло? Ну, твое выс­туп­ле­ни­е.

– Это лек­ция бы­ла.

– Как прош­ла твоя лек­ци­я?

– Хо­ро­шо! По­том за­да­ва­ли воп­ро­сы.

– От­лич­но!

– Па­па, расп­ла­тись и пой­дем. Я ус­та­ла. И ты ус­тал.

– Да… Я очень ус­тал. Ты не зна­ешь? Не­у­же­ли мы об­ре­че­ны на то, чтоб ехать и так ни­ку­да и не до­е­хать?

– Вс­та­вай уже! Ты тя­же­лый… Толь­ко не па­дай… Па­па… Па­па?! Па­па! Па­па!!!

­Си­ре­на ско­рой по­мо­щи.

­То да­ле­ко. То близ­ко, близ­ко, близ­ко.

________________________________

* Дай обниму (арм.).

* Брат (арм.).

Первый номер журнала «Литературная Армения» 2024 года можно приобрести по этой ссылке: 

https://kmbook.ru/shop/literaturnaya-armeniya/