МАРИНА ВАГАРШЯН: О ПРЕДКАХ, О ТВОРЧЕСТВЕ, О СЕБЕ - Новости
Информационно-аналитический портал Dialogorg.ru представляет интервью Феликса Бахчиняна с художницей Мариной Вагаршян, опубликованное в первом номере журнала «Литературная Армения» 2024 года. «Литературная Армения» – единственный русскоязычный литературно-художественный и общественно-политический журнал в Армении, издается под патронатом Организации ДИАЛОГ.
Квартира ереванской художницы Марины Вагаршян – одно из моих любимых мест в нашем городе. Здесь все красиво – и интерьеры, и картины на стенах, и сама хозяйка дома. Уже четвертое поколение в этой семье занимается искусством, и даже самый младший представитель рода, восьмилетний внук художницы Мгер, в таком окружении не может не заниматься рисованием. Яркие цвета, солнечные краски, многофигурные композиции на полотнах создают атмосферу позитива и оптимизма, наполняя душу спокойствием, теплотой и вызывая творческую мотивацию, даже если сам не рисуешь…
Марина Вагаршян (род. в 1953 году в Ереване) училась на дизайнерском факультете Ереванского государственного института изобразительного и театрального искусства. В 1975–1986 гг. участвовала в создании двух художественных и шести анимационных фильмов на киностудии «Арменфильм»; как режиссер сняла мультфильм «Флюгер» (1986). Провела персональные выставки в Ереване, Вене, Касселе (Германия), Лодзе (Польша), Дубне (Россия), участвовала во многих групповых выставках в разных странах (Армения, Грузия, Франция, США, Великобритания, Польша, Шри-Ланка, Япония). Многие работы Марины Вагаршян находятся в государственных и частных коллекциях Армении и за рубежом.
«Миниатюры художницы из далекой Армении выполнены с величайшей скрупулезностью, почти филигранной отделкой деталей. Но мне хотелось отметить и другое. Марина – прекрасный “рассказчик”. Ее работы – это небольшие эссе, новеллы и даже целые романы. В них – философия жизни, познавшей любовь и разочарование, горечь разлук и не лишенную самоиронии мудрость» (Герхард Маттиас, искусствовед, Германия).
«Мир Марины Вагаршян – мир женщин. Женщины, окруженные миллионами тайн и, конечно, принадлежащие к этому сказочному существованию. Картины, оформленные в стиле шагаловских фантазий, являются импульсом, чтобы войти в своеобразную атмосферу женского будуара. ...С самого начала представленный стиль, теплые цвета и климат оптимизма, вкупе с картинами, создали в равной степени дружескую атмосферу вокруг замечательной художницы. Идеи Марины – это внутренняя потребность выразить свои чувства. Ее живопись – психотерапевтические тренировки, что расслабляет психику, открыто говоря о себе. Взгляд женщины в искусстве – это концептуальный взгляд на жизнь, это мировоззрение» (Яга Милтон, Польша).
«Метко найденная формулировка ее картин – “визуальный рассказ” – напоминает психотерапевтический акт высвобождения, релаксации психики методом рассказа, раскрытия своего нутра. Тем более, что зачастую Марина рассказывает свои сны. Это – психологический подтекст ее предельно искреннего творчества. А есть еще и социальная, и морально-этическая, и даже провидческая подоплека. Ведь она рисует так, будто выдает через призму своего личного опыта и субъективного видения реально пережитое – то, что в обыденных взаимоотношениях или в судьбоносных коллизиях люди рассказывают, говорят друг другу, то, что обобщают и из чего делают выводы» (Лилит Саргсян, Армения).
– Дорогая Марина, я бы хотел начать нашу беседу, как говорили древние римляне, ab ovo – с самого начала. В вашей личности, окружении и творчестве чувствуется нечасто встречающаяся врожденная интеллигентность и урбанистическая традиция, что неудивительно – ваши корни ведут в такие значительные центры армянской культуры, как Шуши и Тпхис-Тифлис…
– «Ab ovo», говоришь? Спасибо за пополнение моих скромных знаний латыни. Конечно, все начинают свой путь с детства, которое я вспоминаю очень часто. Вспоминаю по-разному, много было радости и счастья, а иногда и огорчений. Помню, как однажды в большой дедушкиной квартире, не видя рядом мамы, я вдруг испугалась, почувствовала себя забытой и заброшенной, и это ощущение страха очень ярко всплывает в моей памяти.
Моя мама, Екатерина Сагателян, окончившая Московскую консерваторию у известной арфистки Ксении Эрдели, была первой арфисткой в Армении и, естественно, нагрузка у нее была большая: ей не только нужно было играть с симфоническим оркестром, где до нее обходились без арфы, но стать и педагогом в Ереванской консерватории для воспитания кадров по классу арфы. Поэтому она часто отсутствовала: по утрам спешила на репетиции, по вечерам – на концерт. А в промежутках – занятия с учениками. С таким графиком она была еще любящей женой и невероятно заботливой матерью, сосредоточенной на воспитании меня и моего старшего брата Вагаршака.
И вот, имея такую маму, я не могла не полюбить классическую музыку – это произошло естественным путем. Часто я засыпала под звуки струн арфы: из-за нехватки времени мама откладывала на поздние часы репетицию сложных пассажей своего репертуара.
У мамы была красивая позолоченная арфа. Конечно, я пробовала извлекать какие-то звуки, «играя» на ней, но желания освоить этот сложнейший инструмент не возникло. А вот игра на фортепиано привлекала меня гораздо больше – никаких болезненных ощущений при соприкосновении пальцев с клавиатурой не ощущалось, в противовес струнам арфы. Как-то я слишком увлеклась музицированием на фортепиано, и мой дед, Вагарш Богданович, распахнув дверь своего кабинета, достаточно резко выразил свое недовольство слишком громкой музыкой. Он был уверен, что за инструментом сидит его невестка, и удивился при виде внучки. Очень скоро мой папа узнал об этом моем «даровании», и часто по его просьбе я «играла» разного рода музыку, доставляя ему, иногда и гостям, массу удовольствия. Этот мой дар улетучился после первых же уроков в музыкальной школе. Много лет спустя мне «посчастливилось» в Москве быть на концерте спонтанной музыки. Исполнял молодой музыкант, я запомнила только его фамилию – Чижик. Вот приблизительно так играла и я в детстве, о чем поведала другу, с которым мы потратились на билеты, но, не дождавшись конца концерта, вышли.
– Вам было пять лет, когда скончался ваш дедушка – редкий интеллектуал Вагарш Вагаршян. Сохранились ли у вас еще какие-либо воспоминания о нем?
– Мне выпало родиться внучкой выдающегося человека, народного артиста СССР, но увы, я была слишком мала, когда его не стало. Определенно могу сказать: с его уходом наша семья утратила много, целый пласт счастья. Я стала понимать это по мере взросления, знакомясь с его книгами, с литературой о нем. Массу интересного содержат оставленные им письма, телеграммы, записки…В нашем доме царила особая атмосфера: шумная артистическая семья никогда не скучала и не лишала себя удовольствий. Вечерами, когда дед бывал свободен, нас, внуков и соседских детей, он вывозил на своем автомобиле марки «Зим» за город. За рулем сидел его личный шофер – Жак, армянин из Франции.
Его внимание и доброта по отношению к людям, даже незнакомым, были безграничны. Он усыновил мальчика из приюта, когда жил в Краснодаре, сейчас я дружу с сыном этого самого мальчика по Фейсбуку и с нетерпением жду нашей встречи. После переезда в Ереван он удочерил девушку, родители которой, родом из Шуши, были осуждены как «враги народа». Она спала в будке киномеханика учреждения «Кинопрокат», где крутили трофейные фильмы, директором там была моя бабушка. С тетей Ритой, так впоследствии она звалась, мы были близки до ее кончины.
Шуши – это отдельная тема. Мой дед родился в этом городе. С каким интересом читала я его книгу «Мои друзья, родственники и я», в которой он рассказал о быте и традициях людей, живших в Шуши до 1919 года – до армянских погромов, во время которых отец дедушки был убит, а их дом разграблен и сожжен – вместе с другими домами белоснежного, прекрасного армянского города. Об этой трагедии в семье старались не упоминать. Но я думаю, что переживший такое горе дедушка, может быть, именно по этой причине был всегда чуток к чужой беде. И мне очень жаль, что его книга до сих пор не переиздана и не переведена на другие языки.
– Если правда, что за каждым состоявшимся мужчиной стоит женщина, то какими были ваша бабушка и мать?
– Ну, там, где есть любовь, там есть и забота, внимание, уважение к своему избраннику и необходимая доля самоотверженности. Вот такими были женщины нашей семьи, мама и бабушка. Главное — поддержка всех проектов и начинаний. Дедушка проверял свои роли на бабушке, заставляя ее слушать длинные монологи. Какое-то время они даже выступали на одной сцене, так что театр ей не был чужд. Она не скрывала радости, более того, восхищалась успехами своего благоверного. На смертном одре, уже понимая, что врачи не смогут его спасти, мой дед поблагодарил свою жену Ахавни: «Если б не ты, я бы не стал тем, кто я есть»...
Что же касается папы с мамой, то у меня сохранились письма, которыми мама старалась поддерживать своего энергичного и нетерпеливого мужа. Нет, он не хотел сидеть возле жены, ему не терпелось снимать фильмы на лучшей киностудии Союза – «Мосфильме», но его, молодого, брали в ассистенты или же командировали в зарубежные страны снимать хронику. Так он оказался в поверженном Берлине сразу после разгрома нацистской Германии и ему удалось заснять даже бункер самого Гитлера. Моя мама терпеливо ждала его, воспитывая меня с братом в семье дедушки, в Ереване. В итоге папа вернулся в Армению, и его карьера, естественно, состоялась при поддержке вдохновлявшей его Екатерины, нашей мамы.
– Лучшие фильмы вашего отца, Лаэрта Вагаршяна, вошли в золотой фонд армянского кино. Я с огромным удовольствием прочитал две книги его мемуаров – ценные документы о советских временах и о многих крупных армянских деятелях. Что меня поразило: будучи советским чиновником, Лаэрт Вагаршян долгое время не состоял в партии, из-за чего столкнулся с немалыми препятствиями.
– Путь режиссера Лаэрта Вагаршяна был вовсе не из легких. Ему приходилось творить в стране, где искусство было главным инструментом советской идеологии, и прогибаться под нее должны были все, а это никак не соответствовало его мировосприятию. Несколько фильмов, созданных им, не вышли на экран. И все-таки его назначили директором киностудии «Арменфильм». В результате приглашенный им в Армению Сергей Параджанов снял фильм «Цвет граната». В обсуждении фильма по инициативе папы приняли участие авторитетные мастера искусства. Это было необходимо, потому что фильм многих напугал и был на грани запрета. Однако мнение Мартироса Сарьяна и других повлияло на исход. Один из чиновников не выдержал и сказал: «Во всем виноват Вагаршян!» В своих записях папа гордился: «Лучшей похвалы мне не нужно». Он оказался прав. Имя Параджанова и его фильм известны в мире. Нужны ли тут комментарии?
– В 2023 году одним из лучших фильмов мирового проката стал «Оппенгеймер» Кристофера Ноллана. И я вспомнил, что еще в 1970-е годы ваш отец хотел снять фильм об этом ученом, однако в Москве дали понять, что если даже кому-то и позволят создать такую картину, то уж точно не «Арменфильму».
– То, что он планировал снять фильм о создателе атомной бомбы Оппенгеймере, еще раз доказывает, что шел он своим путем. Ему должен был стопроцентно нравиться материал будущего произведения. А интересовало его многое. Ему очень близка была поэзия Ваана Терьяна, он собирал материал для фильма о нем, собирал материал и о Уильяме Сарояне, с которым имел возможность пообщаться, но, к сожалению, жизнь диктует свое...
Отец отказался от съемок художественного фильма «Здравствуй, это я», над сценарием которого работал с Арнольдом Агабабовым почти год; все это время денег он не получал, и семейные заботы легли на плечи моей хрупкой, но сильной духом мамы. А отказался он снимать отнюдь не проблемный с идеологической точки зрения фильм после поездки в Москву, где тогдашний руководитель государства Никита Хрущев встретился с творческой молодежью страны и проявил откровенную враждебность к «опасному вольнодумию» нового поколения художников и писателей. Впрочем, вскоре отец снова ступил на чреватую неприятностями стезю: взялся за документальный фильм о великом, но не умещавшемся в рамки социалистического реализма Мартиросе Сарьяне, которому на тот момент исполнилось 84 года. Естественно, и этот фильм оказался в опале. Но снят он был прекрасно, и благодаря стараниям Рузан Сарьян, внучки художника, фильм восстановлен и постоянно демонстрируется в музее Сарьяна.
– Вы с детства общались со многими выдающимися деятелями искусства. Известны портреты – ваш и вашего деда, созданные рукой Мартироса Сарьяна. Кого еще из друзей семьи вы помните?
– Дом актеров на теперешнем проспекте Маштоца принадлежал как раз людям известным. В нашем подъезде, например, жили Грачья Нерсесян, Давид Малян, Авет Аветисян, Шара Тальян. Татевик Сазандарян жила напротив. Многие другие достойные люди были нашими соседями. Мои родители часто устраивали застолья, которые проходили весело, остроумно и интересно. Гости бывали разные. Помню Сурена Кочаряна, он поразил меня своим голосом, артистизмом и памятью (мог читать стихи бесконечно), Леонида Енгибарова, показывавшего свои сложные трюки прямо в комнате, запомнилась его скромность. Валентин Подпомогов отличался чувством юмора и смешил анекдотами.
Мартирос Сарьян был одним из почитаемых нами людей. Папа часто водил меня к нему в гости, нам было интересно бывать в его мастерской. Одна из работ Мартироса Сергеевича была спасена моим отцом. Речь о портрете Сергея Эйзенштейна. Сарьян никак не мог его завершить, был очень недоволен собой и с легкостью подарил рисунок папе. Уверена, эта картина тоже повлияла на мое восприятие цвета. В тот период папа попросил Мартироса Сергеевича написать с меня портрет. У меня остались самые яркие воспоминания о тех минутах, когда я позировала великому мастеру. Удивительно, портрет получился несколько взрослее меня на тот момент, но я себя узнаю, так как такой я стала значительно позже. Портрет сейчас находится в музее.
– Давайте перейдем к вашему творчеству. Яркими красками в армянской живописи никого не удивишь, но вам это, кажется, удается… Какие трудности пришлось вам преодолеть на этом тернистом пути, ведь принято считать, что художник – профессия мужская?
– Мне всегда казалось, что творчество, любой вид искусства – это не для меня. Понимаешь, я с детства видела так много известных, талантливых, выдающихся людей, что и помыслить не могла о чем-либо подобном.
Что меня в них привлекало и удивляло? Невероятная самоотдача, эрудиция, разносторонность их интересов и дарования. К примеру, папа знал наизусть много стихов и даже целые поэмы разных авторов (у него была исключительная память), он писал, рисовал, занимался физкультурой, всегда был в курсе того, что творится в мире – и все это совмещалось с работой режиссера и общественной деятельностью…
Учась в школе имени Чехова, я большей частью занималась музыкой, спортом и брала уроки английского языка. О рисовании мне напомнил папа, когда я была уже в девятом классе. Его решение сделать из меня художницу не подлежало обсуждению. А я совсем не думала о подобной профессии! Я мечтала стать археологом или гипнотизером, или, на худой конец, физиком… Но решение отца я приняла стоически, скрыв навернувшиеся на глаза слезы. В вопросе рисования я была тогда в нулевой позиции. Конечно, в детстве я всегда имела возможность живописать масляными красками на папином мольберте, любила рисовать рожицы, как все дети. Но чтобы это стало делом моей жизни – у меня и в мыслях не было такого!
Но пришлось смириться. Готовясь к поступлению в вуз, я стала посещать уроки рисования и живописи. Художница Аня Паронян великолепно справилась со своими обязанности – все ее ученики рисовали одинаково и…неинтересно. И все-таки год посещения ее мастерской не прошел даром: я поступила в Художественно-театральный институт. Выбрала дизайнерский факультет, уверенная, что не смогу конкурировать с выпускниками художественного училища имени Фаноса Терлемезяна, которые поступили на факультет живописи.
Однако на первых курсах мы, как и живописцы, учились в основном рисованию и живописи. Дизайнерский факультет только-только формировался, специалистов было не так-то много, а художников среди преподавателей было гораздо больше. Училась я без особого интереса: слишком нов был для меня этот мир, многое было непонятным, все я делала без особого энтузиазма.
«Проснулась» я лишь на последних курсах. Помогла этому моя дружба со студентом с режиссерского факультета, который подарил мне ручку для туши и перо. Его отец был известный художник – это были его инструменты.
Своим первым зарисовкам с тушью и пером я удивилась сама! В дальнейшем из мемуаров моего известного деда я узнала, что он после окончания Коммерческой средней школы в Тифлисе некоторое время работал чертежником на нефтепромыслах Баку. Вот так генетически аукнулся в моей начинающейся творческой жизни голос моих предков.
По рисунку у меня в дипломе отметка «отлично», так что папино чутье сработало.
Как мне удавалось преодолевать гендерные проблемы? В молодости, конечно, отстаивала свои «права», но постепенно пришла мудрость. Думаю, очень важно, оставаясь женщиной, не конкурировать с противоположным полом. Главное признавать наши различия и в мироощущениях, и в восприятиях. Следовательно, мирное сосуществование, а не конкурирование обеспечит личностный рост и мужчин, и женщин.
Да, было время, когда я сомневалась в правильности выбора своего жизненного пути, ведь нет великих художниц. Меня поддержала как-то певица Мелания Абовян, она сравнила наши профессии: неужели певицы уступают певцам? Это означает, что мы обе служим искусству, только в разных формах. Я ей очень благодарна за подсказку!
– Вы работали в армянской анимации в период, когда она дала о себе знать. Мне кажется, это повлияло на ваш стиль…
– После института меня направили в НИИТЭ (научно-исследовательский институт технической эстетики), где мне дана была возможность работать в качестве дипломированного дизайнера. Но я не смогла войти в этот скучный мир, не имеющий никакой связи с настоящим промышленным дизайном. Моя дипломная работа, кстати, была отмечена нестандартностью мышления, ее выставили на ВДНХ и удостоили грамоты. А на этой работе был лишь план предприятия на заданные темы – и никакого творчества!
В это же время меня заинтересовала армянская мультипликация, которую часто показывали по телевизору. А так как в детстве я обожала перелистывать книги с карикатурами художников разных стран и сама пробовала рисовать нечто подобное, моя заинтересованность анимацией не была случайностью. В основном книги эти покупал папа, они были на разных языках, так как привозил он их из зарубежья. Моими любимцами были Филютик художника Ленгрена, бравый солдат Швейк Иозефа Лада, очень впечатляла книга «Сотворение мира» Жана Эффеля, а карикатурист Альбер Дюбо до сих пор остается в списке лучших моих книг этого жанра.
Папа сохранял эти мои зарисовки, даже вставлял в рамку те, что нравились. И сейчас одна из моих детских работ висит на стене в нашей квартире.
Кроме прочего, опять в счастливом детстве, помню режиссерские пробы с моими маленькими друзьями. Спонтанно придуманный мною сюжет, диалоги, работа над костюмами – все эти всплески творческой фантазии возродились во время пребывания моего в армянской анимации.
Я с благодарностью и удовольствием вспоминаю этот период своей жизни. Он научил меня трудолюбию, концентрации творческой мысли. И да, я стала совершенно другим художником. Мой цикл, где графика сливается с «киновидением», нравился везде, где бы я ни выставлялась. Мне очень повезло – я имела несколько персональных выставок в Европе, где, в принципе, и самоутвердилась. У меня была цель – не быть похожей ни на кого, но кто из художников не хочет иметь собственного языка? Не знаю, смогла ли я этого добиться…
– Думаю, в этом нет сомнений. Однако в Армении двадцать первого века можно ли жить только трудом художника?
– Конечно можно! И нужно жить именно в Армении. Если речь о каком-то особом комфорте, то это вопрос не ко мне. Счастье включает в себя много компонентов. Отрадно, что мои картины имеются в разных странах, что многие семьи в Ереване приобрели мои картины.
– А как вы отнеслись к тому, что ваша дочь, Лилит Вагаршян, тоже стала художницей?
– Я очень довольна, что Лилит занимается тем, что доставляет ей радость. Это самое главное…
Беседовал Арцви Бахчинян
Первый номер журнала «Литературная Армения» 2024 года можно приобрести, пройдя по ссылке:
https://kmbook.ru/shop/literaturnaya-armeniya/